Личность и индивидуальность в русской портретной живописи

Случилось так, что в 70-е годы XIX века – в то время, когда в русском обществе, пожалуй, не было более притягательных личностей, властвовавших над умами, чем Лев Толстой и Федор Достоевский, именно они стали моделями двух портретов – самых значительных в русской живописи не только 70-х годов, но, быть может, и всей второй половины прошлого столетия. Портрет Достоевского создан В. Г. Перовым в 1872, а портрет Толстого – И. Н. Крамским в 1873 году. Вряд ли такое совпадение можно счесть случайным. Дело не только в том, что портретное искусство, начавшее движение в России с рубежа XVII –XVIII веков, сумело пройти – этап за этапом – сложный путь обретений и утрат и подготовить себя к решению трудных проблем психологической выразительности, неминуемых в контексте времени. Пожалуй, важнее другое – то соответствие, какое возникает в соотношении личностей портретируемого и портретиста. А. Г. Габричевский писал:

... человеческая личность во всей ее полноте может быть запечатлена в живописи только благодаря тому, что картина, изображающая личность, не только в своем построении обладает своеобразными "личностными" формами, но и является выражением и отображением создавшей ее личности" 1.

Если и не полная адекватность этих двух контактующих друг с другом качеств – личности модели и личности творца, – то во всяком случае принадлежность и той и другой к высшей категории по шкале личностных достоинств создает редкую ситуацию, в которой просматриваются особенности русской портретной живописи, ее пути, ее цели и обретения.

Я не буду подвергать специальному анализу названные наши портреты – он проведен достаточно полно в монографиях о Перове и Крамском, в многочисленных статьях и книгах, посвященных портретному жанру в русской живописи, – беру их как своеобразную точку отсчета. Причем отсчет будет вестись не вперед, а назад – к истокам. Меня интересуют особенности русского портретного искусства в связи с истолкованием сущности человеческой личности. Эти особенности свидетельствуют о давней, но претворенной традиции понимания человека, коренящейся в восточно-христианской догматике и на протяжении веков как бы вросшей в структуру национального миропонимания, российского менталитета.

В литературе по истории нового русского искусства внимательно прослежен процесс становления портретной живописи, формирования "портретной личности", происходящий на протяжении XVIII века3. В судьбе портрета мы можем обнаружить достаточно определенные свидетельства тех перемен, которые обозначились во всей русской культуре на переломе к Новому времени. Искусство обретало самостоятельность. Формировавшаяся светская живопись порывала с иконой. Портрет одолевал парсуну, сохранявшую в себе добрую долю иконного образа. Но парсуна не уступала, время от времени заявляла о своих правах, возвращая портрет к схеме иконного лика и подчиняя изображение плоскости холста, уподобленного доске. С первого взгляда борьба с европейско-ренессансной системой может быть истолкована как свидетельство верности традиции. Однако по сути дела восточно христианская традиция искажалась, так как икопоподобное изображение оказывалось несовместимым с новой задачей – репрезентацией светского лица и его обыденного земного окружения.